21 июля 1908 г.

И от литераторов и от «литературы» я очень отбился за эту зиму, а теперь, кроме того, очень устал от новых впечатлений и хочу их переварить в одиночестве.

Письмо к матери 21 /XII-1909 г.

Думать о России очень тяжело и беспокойно, я от нее не жду пока ничего, кроме всяческого хамства.

Подумаем, как устроиться. Я надеюсь все-таки остаться человеком и художником. Если освинеют все, я на всех плюну и от всех спрячусь. Но Андреевых, Шиповников, газетчиков, барышень и проч. осквернителей русского языка и русской литературы терпеть больше не хочу.

Письмо к матери 27/VI-1909 г.

Цикл итальянских стихов, написанных частью еще в Италии, чрезвычайно нравился всем, причастным к литературе. Цикл этот напечатан впервые в только что возникшем тогда «Аполлоне» («Весы» и «Золотое Руно» прекратили свое существование). За итальянские стихи Блок «удостоился» избрания в совет «Общества Ревнителей Художественного Слова», существовавший при «Аполлоне», где числились уже Брюсов, Кузьмин, Вяч. Иванов, Иннокентий Анненский… Совет собирался по понедельникам и называл себя «Академией». Здесь читались доклады, разбирались стихи.

М. А. Бекетова

– Помните ли, Александр Александрович, как читали Вы свои «Итальянские стихи» в редакции «Аполлона», в «Обществе Ревнителей Художественного Слова», глубокой осенью 1909 года, незадолго до смерти подлинно живой души этого Общества – Иннокентия Федоровича Анненского?

Здесь я увидел Вас впервые.

В средней комнате из трех, в которых собирались все мы, направо, ближе к окнам на темную Мойку, за столом – Анненский, ближе к двери – Вы.

Как всегда, Вы читали стоя.

Я до сих пор помню глухой Ваш голос. Вы читали «Равенну» и, быть может, и другое. Помню только это. Но не могу передать спокойно-бесстрастный Ваш тон, произносящий:

Едва ли не первая, с легкой руки, дань всеобщему тогда увлечению Италией, первая и единственно-прекрасная дань в стихах. 8 апреля 1911 г. в «Аполлоне» читали Вы свой доклад. Для нового символизма нужен подвиг… Лиловые люди захлестнули многое в прошлом. Золотой миг предохраняет от кощунства. Народная душа прежде времени потребовала чуда и истреблена… Но есть нечто незапятнанное – душа младенца. Учиться у мира и у младенца. Идеал – приближение к народному. Путь к подвигу – духовная диета. Смешение искусства с жизнью – завет декадентства, а не символический.

И вспоминается мне сцена, быть может ненужная. Вяч. Иванов после доклада крепко и долго, глубоким напряженным поцелуем в губы привлекает к себе чтеца и жмет ему руку.

В. Н. Княжнин. Неопубликованная речь

Меня спасают от того состояния, в котором ты находишься, большое количество людей, отношений и сует. Все это опять завелось, так как итальянские стихи меня как бы вторично прославили. Я выбран в Совет «Общества Ревнителей Худож. Слова» (при «Аполлоне») в число 6-ти (Маковский, Вяч. Иванов, Ин. Ф. Анненский, Вал. Брюсов, Кузьмин и я). Приглашен в «Аполлон» (итал. стихи). Если можешь, советую подписаться, будет во всяком случае передовой худож. журнал в России («Весы» и «Руно» прекращаются), несмотря на пестроту сотрудников – в роде «Мира Искусства». Там встретишь все «имена».

Письмо к матери 24/Х-1909 г.

В нашем кругу, у ех-декадентов, великий раскол: борьба «кларнетов» с «мистиками». Кларисты – это «Аполлон», Кузьмин, Маковский и др. Мистики – это московский «Музагет», Белый, Вяч. Иванов, Соловьев и др. В сущности возобновлен дряхлый, предряхлый спор о свободном искусстве и тенденции. «Кларисты» защищают ясность, ясность мысли, слога, образов, но это только форма, а в сущности они защищают «поэзию, коей цель поэзия», так сказал старик Иван Сергеевич. Мистики проповедуют «обновленный символизм», «мифотворчество» и т. под., а в сущности хотят, чтобы поэзия служила их христианству, была бы ancilla theologiae. Недавно у нас в «Свободной Эстетике» была великая баталия по этому поводу. Результат, кажется, тот, что «Музагет» решительно отложился от «Скорпиона» в идейном отношении. Я, как Вы догадываетесь, всей душой с «кларнетами».

Письмо В. Брюсова к В. Перцову 23/III-1910

Запомнился очень А. А. в «Мусагете», на серо-синем диване, в косоугольной уютнейшей комнате с палевыми стенами; вот «Димитрий» служитель нам подает с Блоком очень огромные чашки с чаем (огромные чашки заведены были для посетителей: их опаивали); А. А., широкоплечий, сидит развалясь, положив нога на ногу и уронив руку в ручку дивана, поглядывая на меня очень близкими и большими глазами, поблескивающими из-под вспухших мешков; я рассказываю ему о наших редакционных работах, о маленьких суетах, переполняющих нас в эти дни, сам его наблюдаю; да, да – изменился: окреп и подсох; стал коряжистый; таким прежде он не был; исчезла в нем скованность, прямость движения, которая характеризовала его; да, в движениях появилась широкая зигзагообразная линия; прежде сидел прямо он; теперь он разваливается, сидит выгнувшись, положивши руки свои на колено; и опять (субъективное восприятие) вижу лицо я не в профиль, как в 1907 году, a en face; да, исчез и налет красоты, преображавший лицо его в наших последних свиданьях; исчезло то именно, что отдаленно сближало с портретом Уайльда лицо его; губы – подсохли, поблекли; и складывались в дугу горечи; а глаза были прежние: добрые, грустные; и начерталась более в них любовь к человеку… тогда именно мне впервые А. А. предложил издавать дневниковый журнал трех писателей-символистов (В. Иванова, его и меня) и впоследствии он не раз возвращался к идее; внимательно слушал я, как он мне развивал все подробности издания такого журнала, где каждый из трех мог бы высказать, что угодно и как угодно. В ближайшее время дневник состояться не мог: уезжал за границу я; но в будущем мы порешили журнал вызвать к жизни…

А. Белый

1 № «Аполлона» плох. Посмотрим, что будет дальше.

Письмо к матери 28/Х-1909 г.

Какая дрянь – «Аполлон»! Очень жалею, что заставил тебя подписаться.

Письмо к матери 26/XII-1909 г.

1910 год – это кризис символизма, о котором тогда очень много писали и говорили как в лагере символистов, так и в противоположном. В этом году явственно дали о себе знать направления, которые встали во враждебную позицию и к символизму, и друг к другу: акмеизм, эгофутуризм и первые начатки футуризма. Лозунгом первого из этих направлений был человек – но какой-то уже другой человек, вовсе без человечности, какой-то «первозданный Адам».

«Возмездие»

Глава тринадцатая

Страшный мир (1906–1910)

Весной 1906 года А. А. оканчивает университет, переселяясь с женой из прежнего материнского дома в свой дом.

А. Белый

Жизнь Блоков была у всех на виду. Они жили открыто и не только ничего не скрывали, но даже афишировали то, что принято замалчивать. Чудовищные сплетни были в то время в нравах литературного и художественного мира Петербурга. Невероятные легенды о жизни Блоков далеко превосходили действительность. Но они оба во всю свою жизнь умели игнорировать всяческие толки, и можно было только удивляться, в какой мере они оставались к ним равнодушны.